Солнце ярко слепит глаза. Оно уже особенно печет. А ведь всего лишь апрель. Мы идем по немного пыльной улице вдоль домов в частном секторе, по-нашему просто махалля, позади остается шумный и многолюдный базар, вот православная церковь, справа. Мы идем дальше. Вот первый проулок, за ним еще два. Это махалля особенная, особенная потому что, здесь живут мои бабушка и дедушка. Я иду по рельсам, соскальзывая. Здесь ходят товарные поезда. Очень редко, но если случается, то с треском и шумом. Мама постоянно тянет меня за руку. На ней голубая, шелковая кофточка, с выбитым рисунком у воротника. Она смешно закрывается от солнца одной рукой, в которой сумка-клатч, а другой – держит меня. На мне панама и коротенькая юбочка с белой оборкой. Вот, уже наш поворот.

читать дальшеМы оказываемся на зеленой улице, которая усажена деревьями тутовника. Листья как-то негласно шелестят в такт ветру. Их высокие, еще ярко-зеленые верхушки в контрасте на ярко голубом небе, колышась, поют какой-то очень восточный мотив. Здесь даже пахнет по-другому. Вроде еще там, за поворотом, были многоэтажные здания, ревели машины, кипела жизнь небольшого городка на юге Таджикистана, а тут все совсем по-другому. Тихо, размеренно, спокойно.

Вот он: второй дом слева. С синими воротами и большой, черной цифрой 3, чуть выше почтового ящика. Там всегда дедушка отставляет ключи от дома, когда они уходят. Все знают об этом «тайнике». Я бегу вперед. Здесь все свои. Не для меня. Для мамы. Она выросла здесь. Но меня тут тоже знают, ведь меня зовут также как и мою бабушку.

Через невысокие и тонкие стены соседнего дома, у д.Наджмиддина, слышны канарейки. А, вот совсем молодой тутовник, который посадил мой дедушка. На нем пока еще совсем мало ягод, не то, что на соседних. Я в предвкушении подумала, что совсем скоро, уже в грядущее воскресенье, придет д.Юра с Нигиной и Бахтиком, это мой двоюродный брат и сестренка, мы вдоволь налазаемся на соседних деревьях, наедимся их красных и белых ягод и даже, если повезет взберемся на молодой дедушкин тутовник. Он растет прямо у арыка. В воскресенье все собираются дома у дедушки. Это традиция. Даже дядя из Душанбе старается быть здесь. Это святое. Угу, familly re-union.

Я с грохотом перебегаю через стальной мостик, бегу по чисто подметенному палисаднику, здесь аккуратно подрезанные ветки кустарников, и совсем маленькая лавочка у дома, на которой часто сидят бабушка с дедушкой. Вечерами. Когда уставшее от ярких лучей азиатского солнца, небо покрывается кучей мерцающих звезд, когда на город опускается долгожданная прохлада.

Скрипит, всегда незапертая дверь, позади остается веселое цоканье маминых каблуков. Я бегу по подметенной, политой бетонной дорожке, на углу дома - упираюсь в бабушкины руки. Мягкие, немного шершавые и теплые. Она стоит и смотрит на меня сверху, как-то неловко обнимает меня, и целует в щеку: «ты с кем?» - ее немного хрипловатый голос.

В нос бьет приятный, знакомый запах только что подметенной, политой земли. Передо мной небольшой двор с высоким виноградником, слева кухня, справа сам дом. Дом, который построил мой дедушка. Открытая дверь, доносятся звуки включенного телевизора. Во дворе у комода – стол. На нем красиво нарезанный арбуз и уже, в самый раз, остывший, холодный зеленый чай в узорном чайнике, рядом пияла. Под виноградником, у окон кухни – тапчан. Большой. А чуть дальше дорожка, ведущая в баню, сарай и туалет. В сарае стоит огромная корзина с луком и картошкой. Бабушка часто просит кого-нибудь из внуков сбегать за луковицой, но все почему-то бояться сарая. Там темно и сыро. Но не в этот раз.

Я забегаю в дом. Веранда. Беленькие, накрахмаленные бабушкины занавески: только русская женщина может следить за домом с таким завидным порядком. Я слышу разговор мамы и бабушки. Оббегаю все четыре комнаты. Нет дедушки. «Он на базаре. Скоро придет. Идемте обедать». Все же такая банальная бабушкина забота о нашем, видимо, ставшем хроническом, но мифическом голоде. Не спорим. Идем. Я мимоходом что-то толкаю в рот и бегу в спальню. Здесь спят дедушка с бабушкой, на потолке люстра с красным абажуром, на окнах и у косяка двери висят бардовые занавески, большое трюмо. Я, по своему обыкновению, залазаю в комод с фотографиями. Рядом лежит святая святых – дедушкина фронтовая, записная книжка. Ее, мне, трогать запрещено. Мой деда будет ругаться. Она очень ветхая. Донимая бабушку и маму расспросами на предмет «кто это», «когда» и «что?», они подсаживаются рядом и с интересом перебирают знакомые карточки. Вот мама. Ей тут же столько же сколько и мне сейчас. А вот совсем юные д.Толя и д.Юра – мамины братья. Вот наш – деда! Он читает газету, и лукаво подсматривает в камеру, снимавшего его племянника Вадима, сына т.Фиры- сестры моей бабушки. В доме прохладно. А деда все нет.

Я надеваю огромные, бабушкины сланцы и выбегаю во двор. Солнце просачивается сквозь красиво вьющиеся ветви винограда, я подпрыгиваю со ступенек у дверного входа в дом, пытаясь достать рукой красивую виноградную гроздь. Безуспешно.

Вот, я уже опять у рельсов, старательно вглядываюсь в редкий народ, идущий со стороны базара. А вот: женщина в ярком платке с корзиной на голове, идет и о чем-то болтает с подругой, за ней девушки-таджички с красивыми длинными черными косами, в атласных платьях и с огоньком и загадкой в черных очах. Но они меня не беспокоят. Закрываясь ладошкой от солнца, зажмуриваюсь и вздрагиваю… Машина в гараже, значит, дед идет пешком. Издалека вырисовывается силуэт высокого мужчины в тюбетейке с сеткой в руке, в светлой рубашке. Он не спеша идет по дороге. Я машу руками, подпрыгиваю и бегу навстречу.

- Дееед!!! Дедааа!
- Любаша… - он обнимает меня и целует щеку. Всегда чисто побритый, в хорошо поглаженной рубашке, которая почему-то с подвернутыми рукавами. Из сетки торчит желтая, кудрявая верхушка дыни. Я беру его за руку, и мы идем. Мама и бабушка встречают нас у ворот с недоверием и укором смотрят на меня, это за побег. Но, тут дед, а при нем – ни слова.

Он – глава. Глава семьи. А значит, он всегда прав. Он во всем прав. Его все побаиваются, а соседи ласково зовут Шерали-ака, что значит дядя Шерали. Для русских – он – д.Коля. Все же странное наследие оставил Советский Союз, когда было абсолютно все равно кто ты есть: Коля или Шерали. Никакой параллели. Мой дед очень строгих правил. Он консерватор во всем, в традициях, в семье, по жизни. Он – стержень и остов семьи. Он – голова и шея. Да-да, именно, шея. Потому что, все смотрели, именно, в том направлении, куда смотрел он. Ветеран войны, направленный на Дальний Восток. При всей этой парадной категоричности и консерватизме, у него русская жена - Люба. т.Любу знает вся махалля. К ней за советом приходят по разным вопросам по хозяйству и не только. Она – простая русская женщина, жена таджика. Молчаливая, смирная, покорная, уже ставшая совсем «нерусской», но все равно хранит свои корни. Совсем не под стать мужу. Она оставила родину, и приехала за ним. На край света. Зачем? Наверное, чтобы по утрам видеть это голубое, сияющее небо, и лучики яркого солнца, просачивающиеся через тяжелые ветви искусно плетенной виноградной лозы, чтобы видеть как растут их дети, чтобы есть сладкую дыню и ароматный арбуз, персики и виноград, чтобы иногда скучать по холодам и благовещенской рыбе, чтобы вместе стареть, и, наверное, чтобы, всегда быть с ним. С ним, у кого в молодости были кудри, черные, как смоль, они не хотели покоряться даже самой жесткой оправе тюбетейки, и, потрясающей доброты зеленые глаза в контраст матовой кожи лица. Его любят дети во дворе, потому что в кармане он неизменно прячет пару вкусных леденцов. Он пожурит их и даст по конфете. Его уважают соседи. С ним побаиваются спорить, и всегда восхищаются его гостеприимством.

Сейчас мы сидим на кухне, я за обе щеки уплетаю вкусную лепешку и салат из свежих помидоров и лука. Дедушка умело готовил такие вещи, так же, как и традиционный плов и жаркое.

А скоро мы с мамой уже уйдем. Они поцелуют нас. Проводят до ворот. Бабушка дойдет до «линии», она всегда так называла ж/д рельсы. А мы с мамой будем уходить, превращаясь в маленькие, забавные фигурки в конце улицы у трансформаторного завода. Я буду махать бабушке рукой. А она будет смотреть нам вслед с заботой, и, наверное, с негласной молитвой, чтобы все у нас было хорошо.
А когда настанет вечер, дедушка сыграет в карты с соседом. Позднее, сходит в чайхону к друзьям. Бабушка будет терпеливо и смиренно ждать его у ворот, она будет сидеть на той самой лавочке, всматриваясь в конец улицы. Она всегда его ждала и дожидалась. Потом они оба зайдут в дом, возможно даже о чем-то поспорят. Бабушка накроет на стол, дедушка расскажет ей последние новости из чайхоны, выпьет свою добрую соточку, а за ней зеленый чай, и ляжет смотреть футбол. А бабушка возьмется довязывать носки на теплую зиму в уже ставшем родном Таджикистане.

Это мои воспоминания из детства. Так больше никогда не будет.
В это воскресенье, как и в то, которое я ждала в детстве, все снова соберутся в дедушкином доме. По традиции. Но не той, к сожалению. Придут все: его дети и внуки, правнуки, родственники и соседи, знакомые и знакомые детей и внуков, за тем, чтобы только воздать добрую память его имени. Мой дедушка успел эти пресловутые вещи: он построил дом, вырастил сына и посадил дерево. Дом – стоит, сыну – за 50, дерево со стволом почти в метр диаметром, а его самого – нет.

Я хочу верить в то, что там: у них тот же дом с тем же высоким виноградником с красивыми гроздями, свисающими к земле, с политым и чисто подметенным двориком, с ароматными фруктами на столе, и горячим зеленым чаем. Они вместе. И они счастливы. Там, на небесах… Она всегда его ждала. И всегда дожидалась. Вот и сейчас, спустя 5 лет, опять дождалась.